Уборку я ненавижу люто. Она для меня – ад.
Все её процессы – стирание пыли с полок, сбирание её с нижайших поверхностей пылесосом, мытьё окон, полов (не говоря уже просто о сгребании сора в мешки и выносе оного) – действия для меня наискучнейшие. Это полезно, это нужно, это необходимо, я знаю. Но отчего-то всё это требует моего полного присутствия, не оставляя простора для сторонних размышлений, и вот это-то именно для меня и тяжко.
Однако в эти праздники уборочная эпопея – натурально, скандинавский эпос о борьбе с чудовищем – была неизбежна: порядок в доме я не наводил около года, а может, и больше (в некоторых углах – страшно подумать: года три? лет пять? семь?.. чёрт побери, десять?!.. Не может же быть?..)
Короче, бардак достиг столь катастрофических форм, что по комнатам просто уже стало невозможно двигаться прямолинейно. Приходилось с каждым шагом прибегать к балету. А искусство танца – это то, что по-прежнему недоступно моему пониманию, и, следовательно, исполнению.
Наверно, мог бы я жить и в прежнем бардаке. Ведь запомненный хаос – тоже своего рода порядок. По крайней мере, обучился бы искусству танца!
Но был искус, которым я таки смог подвигнуть себя на уборку – это разбирание шкафов, тумб и прочих ёмкостей в квартире, которые обыкновенно не отворяются и таким образом долго пребывают в неизменном состоянии.
Эдакие капсулы времени в некотором смысле.
И, боже, сколько же я нашёл на дне выдвижных ящиков, за книжками на полках, в бездне своего стола, в глубинах шкафов – даже платяных!..
И, найдя позабытые артефакты, сколько всего воскресло в памяти моей!..
О, записи! – и на отдельных разносортных листках, и на полях тетрадей; и мною сделанные, а много более дорогие – сделанные некогда близкими мне людьми. Не думал я, что в состоянии вспомнить, но эти записи перенесли меня на четыре, пять, шесть – и больше! – почти на десять лет назад. К удивлению моему, припомнилось всё – имена, лица, обстоятельства, шутки, даже маленькие драмы в связи со всем этим. Натурально, текстуальная машина времени, Герберту Уэллсу (при всём уважении!) и не грезилось.
А ещё фотокарточки.
Некогда думалось мне, что хочу стать фотографом, и потому в своё время погрузился я в плёночную фотографию – снимал там и сям, то и сё, по случаю и без случая.
И вот я нашёл эти снимки: фотографии дорогих мне когда-то мест, а главное – людей, фотопортреты их. Какие-то удались хорошо, какие-то – наполовину засвеченные, некоторые – в страшнейшем расфокусе …. Но всё, всех помню. И тех угадываю даже, что еле считываются на белёсом неудачном снимке.
Со многими, чьи записи я храню и кто остался на снимках, – а если подумать, то, собственно, со всеми ними (!) – пути мои на каком-то повороте пошли по разные стороны. Верный это был поворот или случайный, необязательный? А всё же вот – их почерк на листке в моих руках; вот их лица в момент, когда они – передо мною, а я по ту сторону камеры. Совсем не вспоминается уже причина, из-за чего разошлись наши пути, и единственный вопрос, у меня возникающий – нужно ли было, чтобы пути наши расходились? Быть может, мы ссорились из-за чего-то? Но годы спустя чувствуется, что если и ссорились мы, то из-за каких-то пустяков, которые не стоили ссоры. А если не ссорились – то и вовсе непонятно, к чему допустили мы расхождение наших путей? Не по глупости ли юношеской? Не в силу ли обстоятельств, которые казались существенными, а на деле таковыми не были?
И все нагрянувшие воспоминания почему-то сообщаются мне теплом. Никакой яд не отравляет их.
Время – оно не страж, не судья и не лекарь. Время – это просто сито, в которое помимо нашей воли просеивается действительность.
Верны ли эти просевы? – Ответить на это сложно, ведь просеянное не становится чем-то объективным, существующим вне нас. Просеянное через сито времени – это по-прежнему мы, наша мысль, наша память, наши заключения и наши решения.
Но мне думается так: всё, что при «просеивании» не потерялось – следует беречь.