Ходил по улице, искал откровения.
Поднял упавший лист – под ним откровения не было. Отодвинул покосившуюся адресную табличку на доме – нет и там. Пнул камешек – он полетел хорошо, но ни с какой-то из его крутящихся сторон, ни на месте, откуда он был спнут, ни там, где он приземлился – тоже дельного ничего не обнаружилось. Пусто было и в водосточной трубе, и под старым мостом, и на макушке холма, под которым какое уж тысячелетие преспокойно бежит речка; уж где-где, а в потоке её, кажется, выловишь всё что угодно – но откровения не привиделось и в мутной водице.
Если картинка опостылела, её можно перевернуть кверх тормашками и вглядываться в перевёртыш. Однако оттого, что картинку перевернёшь, её исходная ось координат не изменится – это скорее ты по отношению к картинке станешь на голову и выглядеть будешь дураком, заумно почёсывающим подбородок в целях имитации мыслительного процесса.
Вероятно, эпоха откровений позади. Ведь если что-то началось, то, надо думать, рано или поздно оно закончится. Пластинка затёртая в какой-то момент не выдержит и треснет; килька, будучи скушанной, не возникнет на дне жестяной банки; книжечка записная кончится, и когда запишешь уже её обложку – и внутри, и снаружи, – окажется, что писать-то больше негде, особенно когда между строк место тоже кончилось.
А раз так – следует книжечку отложить, на неё сверху бережно опустить перо и затем хорошенько подумать, чем бы заняться другим.
Главное – не выдумать занятие похуже.